После похорон бедного помещика к его сыну-офицеру явились чиновники и объявили, что его имение отходит богачу. Крестьяне чуть не подняли бунт, но офицер успокоил их. Чиновники остались ночевать.
На третий день состоялись похороны Андрея Гавриловича. Церковь была полна кистенёвскими крепостными, «пришедшими отдать последнее поклонение господину своему». Дубровский не плакал и не молился, «лицо его было страшно».
Сразу после похорон Дубровский ушёл в Кистенёвскую рощу. До темна он сидел у протекавшего там ручья, погружённый в мрачные мысли. Он думал о ждущей его нищете и о вражде с Троекуровым — самым влиятельным помещиком в округе.
Долго сидел он неподвижно на том же месте, взирая на тихое течение ручья, уносящего несколько поблеклых листьев и живо представляющего ему верное подобие жизни — подобие столь обыкновенное.
По дороге в имение Дубровский встретил попа с попадьёй. Они спешно покидали поместье, что-то бурно обсуждая. Вернувшись домой, Дубровский обнаружил, что двор имения полон крестьян — это Шабашкин и исправник приехали объявить крепостным, что отныне они принадлежат Троекурову. Они вели себя нагло, пугали крепостных расправой.
Дубровский спокойно сказал Шабашкину, что тот мог бы сообщить о решении суда лично ему, а не пугать крестьян. Шабашкин дерзко заявил, что хозяин Кистенёвки умер, а Дубровского он за наследника не признаёт.
Крестьяне обступили Дубровского, начали просить заступиться за них, не отдавать Троекурову, и чуть не подняли бунт. Шабашкин с исправником заперлись от разъярённых крестьян в доме. Дубровский сумел их остановить, пообещав отправить прошение государю. Приутихшим Шабашкину и приставу Дубровский разрешил переночевать в поместье.