О том, почему организации нанимают умных сотрудников, но создают среду, способствующую глупости.
Матс Алвессон и Андре Спайсер исследуют парадоксальную реальность многих современных организаций: несмотря на то что они нанимают умных, высокообразованных людей, компании создают среду, благоприятствующую глупости. Это наблюдается во всех сферах: в государственном управлении, образовании, вооруженных силах, информационных технологиях, СМИ — везде, где соблюдение норм заменяет собой качество мышления или анализа. Авторы называют это явление «функциональной глупостью». Она может иметь краткосрочные преимущества, но оборачивается долгосрочными проблемами. Финансовый кризис 2008 года — хорошая иллюстрация «парадокса глупости»: умные и образованные люди используют впечатляющие навыки, не подвергая сомнению свои действия и избегая трудных вопросов. Они получают краткосрочную выгоду, но их действия приводят к катастрофе.
Функциональная глупость относится также к тенденции ограничивать свое внимание только техническими аспектами работы, забывая о широком контексте или цели.
Хотя организации утверждают, что ценят образованных, вдумчивых и стремящихся к развитию сотрудников, они больше полагаются на дисциплину, конформизм, лояльность и бездумный энтузиазм. Авторы приводят в пример корпоративную культуру Pepsi в 1980-х гг., когда она боролась с Coca-Cola. Культура компании поощряла менталитет воина, менеджеры называли себя «Корпусом морской пехоты» делового мира. Поддержание такого имиджа требовало определенной степени бездумного принятия, подавления рефлексии и самоиронии. Такая серьезность и приверженность милитаристской идентичности в компании, продающей сладкую газировку подросткам, кажется по меньшей мере неуместной.
Функциональная глупость представляет собой парадокс: сужение кругозора может принести пользу бизнесу и карьере, но это может стоить личного и общественного развития, приводить к поверхностным целям и отрыву от реальности.
Идея 1. Экономика знаний во многом оказалась мифом
В 1962 году известный теоретик менеджмента Питер Друкер ввел в обиход понятие «работника умственного труда». Так он обозначил людей, применяющих абстрактные знания к практическим задачам. Это соответствовало наблюдавшейся после Второй мировой войны тенденции повышения уровня образования и спроса на интеллектуально стимулирующие роли. Французский социолог Ален Турен, как и Друкер, утверждал, что власть в обществе переходит от тех, кто контролирует традиционные факторы производства, к тем, кто контролирует информацию. Гарвардский социолог Дэниел Белл поддержал эти идеи, предположив, что вскоре возникнет постиндустриальное информационное общество, в котором ученые, профессионалы и эксперты, контролирующие абстрактные знания, займут центральное место.
Хотя эта идея стала чем-то вроде догмы, наблюдается несоответствие между устоявшейся верой в экономику знаний и фактическим положением дел.
В середине 1990-х годов члены Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) наблюдали глобальные экономические изменения: заводы закрывались в Европе и Северной Америке и открывались в Азии. Чтобы противостоять этому сдвигу, ОЭСР предложила перейти к «экономике знаний», в которой рабочие места в промышленности будут заменены ролями в сфере информационных технологий и консалтинга. Для создания такой экономики ОЭСР определила три ключевые области:
- Образование.
- Инновации.
- Информационно-коммуникационные технологии (ИКТ).
Однако, несмотря на глобальные усилия по повышению «наукоемкости», инвестиции часто не приносят ожидаемых результатов. Студенты университетов учатся больше, но качество образования снижается, научные прорывы случаются реже, а распространение ИКТ приводит не к обмену знаниями, а ко множеству отвлекающих факторов. Несмотря на увеличение количества научных публикаций, с 1970-х годов количество реальных инноваций сократилось, а на их внедрение уходит больше времени, чем прежде.
Компании часто используют ярлык «наукоемких», чтобы скрыть неопределенность, присущую их работе. Они полагаются на те же стратегии и сталкиваются с теми же проблемами, что и компании старой экономики.
Согласно концепции «экономики знаний» рабочие места на производстве должны быть заменены интеллектуальным трудом. Однако исследователи Стивен Свитс и Питер Мейксинс обнаружили, что, несмотря на расширение доступа к знаниям и технологиям, структура рынка труда практически не изменилась, на нем по-прежнему доминируют рабочие места низкого уровня в сфере обслуживания. Исследователи обнаружили, что на каждого хорошо оплачиваемого программиста приходится три человека на низкооплачиваемых должностях в сфере обслуживания, таких как фастфуд. Дальнейшие исследования подтвердили их выводы. Увеличение рабочих мест в сфере умственной работы в основном было обусловлено увеличением количества низкоквалифицированных работ по обработке информации. Оказалось, что для многих должностей в «экономике знаний» требуется образование на уровне средней школы. Фактически с 2000 года наблюдается снижение спроса на высококвалифицированных работников умственного труда, несмотря на увеличение числа высокообразованных людей. В итоге высокообразованные специалисты оказываются на должностях, где вынуждены выполнять рутинную работу, не соответствующую их квалификации.
Несмотря на заявления о том, что превосходные когнитивные способности дают преимущество в экономике знаний, многие наукоемкие должности постепенно вытесняются из-за автоматизации. Антрополог и писатель Дэвид Гребер указывал, что, хотя автоматизация действительно сократила количество часов, необходимых для определенных видов работы, она также привела к увеличению числа бессмысленных рабочих мест, которые мало что дают обществу.
Теоретик литературы Авиталь Ронелл заметил, что акцент на знаниях и интеллекте может привести к усилению страха показаться глупым. Парадокс в том, что одержимость демонстрацией интеллекта может привести к невежеству и недальновидности. Примером этого парадокса может служить приверженность организаций информации. Исследователи Марта Фельдман и Джеймс Марч заметили, что организации склонны переоценивать информацию, часто запрашивая больше данных, чем способны обработать. Такая озабоченность информацией обусловлена ее символической ценностью, ассоциирующейся с разумом, знаниями и интеллектом. Авторы называют это фетишизацией интеллекта.