Государство будущего

Введение

Какова роль государства в развитом индустриальном обществе? Чтобы ответить на этот вопрос, для начала следует обозначить в качестве рамок обсуждения четыре теоретические позиции. Назовём эти позиции.

1. Классический либерализм.
2. Либерта­рианский социализм.
3. Государ­ственный социализм.
4. Государ­ственный капитализм.

Рассмотрим каждую по очереди.

Классический либерализм

Основная идея классического либерализма заключается в оппозиции ко всем формам государ­ственного вмешательства в личную и социальную жизнь, кроме предельно ограниченных и минимальных. Одно из самых ранних и наиболее блистательных толкований этой позиции содержится в книге Вильгельма фон Гумбольдта «О пределах государ­ственной деятельности», написанной в 1792 г., но опубликованной лишь шестьдесят лет спустя.

С точки зрения Гумбольдта, государство стремится «превратить человека в инструмент обслуживания собственных, произвольно выбранных целей, никак не учитывающих его собственные намерения». Люди по своей сути — свободные, ищущие, самосовер­шен­ствующиеся существа, следовательно, государство — глубоко антигуманный институт. В следующем веке идеи Гумбольдта развили Маркс, Бакунин, Милль.

Для Гумбольдта главное достояние человека — это его свобода. Всё, что идёт не от свободного выбора человека, а делается в результате руководящих указаний, не становится частью его существа, а остаётся чуждым его природе; он исполняет всё это не с истинной человеческой энергией, а лишь с механической точностью.

Таким образом, Гумбольдт утверждает, что человек рождён для того, чтобы познавать и творить. Это весьма поучительно и интересно в сравнении с рассуждениями Маркса об «отчуждении труда, когда труд навязан работнику извне, а не является частью его природы, так что он не реализует себя и чувствует себя несчастным, физически истощённым и морально униженным». Именно отчуждённый труд «отбрасывает одних рабочих к варварским видам работы, а других превращает в машины», лишая человека его «родового характера», его «свободной сознательной деятельности» и «продуктивной, плодотворной жизни».

Роберт Такер, со своей стороны, очень верно заметил, что Маркс рассматривал революционера, скорее, как разочаро­ванного производителя, нежели как неудовле­тво­рённого потребителя. И вся его намного более радикальная критика капитали­стических производ­ственных отношений вытекала непосред­ственно (и часто облекалась в те же самые слова и фразы) из либерта­рианской мысли эпохи Просвещения. По этой причине можно сказать, что классические либеральные идеи по своей сути — хотя и не в том виде, который они обрели сейчас, — являются крайне антикапи­та­ли­сти­ческими.

Значительно опередив своё время, Гумбольдт представляет анархическое видение, которое, наверное, соответствует следующей стадии развития индустри­ального общества. Быть может, когда-то наступит день, когда все эти направления соединятся в основе либерта­ри­анского социализма.

Либерта­рианский социализм

Анархизм бывает всех цветов радуги, но автора интересует конкретный вариант, а именно анархизм Бакунина, который писал в своём манифесте 1865 г.: «Чтобы быть анархистом, нужно прежде стать социалистом». Интересует его и анархизм Адольфа Фишера, одного из мучеников Хеймаркетской бойни 1886 г., считавшего, что «каждый анархист является социалистом, но не каждый социалист обязательно анархист».

Хеймаркетская бойня. 1 мая 1886 г. в Чикаго прошла многотысячная демонстрация рабочих с требованием установления 8-часового рабочего дня. Рабочие начали забастовку, носившую поначалу мирный характер. Первые жертвы появились в результате столкновений с полицией и штрейкбрехерами 3 и 4 мая. Затем во время митинга на Хеймаркет-сквер неизвестный бросил бомбу, от взрыва которой погибло несколько полицейских. Террориста (или провокатора) так и не нашли, однако суд приговорил семерых рабочих вожаков к смерти, восьмого — к 15 годам тюрьмы. Массовые протесты в США и Европе вынудили власти штата Иллинойс заменить двоим казнь на пожизненное заключение, ещё один за день до казни погиб в тюрьме при невыясненных обстоятельствах, а четверо оставшихся были повешены 13 ноября 1887 г. Шесть лет спустя новый губернатор штата освободил заключённых, признав их невиновными во взрыве бомбы. В память об этих событиях Федерация труда Соединённых Штатов постановила ежегодно отмечать 1 мая рабочими демонстрациями.

Последо­ва­тельный анархист должен противостоять частной собственности на средства производства. Такая собственность, как верно заметил Прудон, разумеется, есть форма воровства. Но последо­ва­тельный анархист будет выступать и против «организации производства государством». Это означает государ­ственный социализм, когда производством управляют государ­ственные чиновники, а в торговле руководят менеджеры, учёные и служащие.

Радикальный марксизм, который Ленин назвал «детской болезнью левизны», сливается с анархистскими течениями. Социалист-революционер отрицает, что государ­ственная собственность может привести к чему-то, кроме бюрокра­ти­ческого деспотизма. Мы видели, почему государство не может демокра­тически контролировать производство. Демокра­тически управлять и владеть производством могут лишь сами рабочие посредством управленческих комитетов, которые сформированы путём выборов в рабочей же среде.

Было бы крайне наивно игнорировать настойчивые предупреждения Бакунина о том, что «красная бюрократия» окажется «самой отврати­тельной, мерзкой, гнусной и самой опасной ложью нашего века».

Контрар­гументы

Против подобной социальной структуры в сложном, высокотех­но­логичном обществе есть контрар­гументы, и автор разделяет их на две основные категории. В первом случае утверждается, что такая организация противоречит человеческой природе, во втором — что она несовместима с требованиями «эффективности».

Довольно часто спрашивают: если люди действительно желают свободы, хотят ли они ответственности, которая её сопровождает, или они предпочтут, чтобы ими правил великодушный хозяин? Двести лет назад Руссо писал: «Я знаю, что [те, кто отказался от свободы] не устают превозносить мир и спокойствие, которыми они наслаждаются в своих оковах… Но когда я вижу, что другие жертвуют удоволь­ствиями, покоем, богатством, властью и даже самою жизнью, чтобы сохранить только это достояние, к которому с таким пренебрежением относятся те, кто его потерял… когда я вижу, как толпы совершенно нагих дикарей презирают наслаждения европейцев и не обращают внимания на голод, огонь, железо и смерть, чтобы сохранить свою независимость, я понимаю, что не рабам пристало рассуждать о свободе».

Действительно ли демокра­тический контроль над индустриальной системой на уровне её самых элементарных функцио­нальных единиц несовместим с эффективностью? Кто-то, например, говорит, что централи­зованное управление — техноло­гический императив, однако автор считает, что при внимательном рассмотрении этот довод оказывается чрезвычайно уязвимым.

Людвиг фон Мизес еще в 20-е годы XIX в. показал, что социализм невозможен экономически.

Государ­ственный социализм и государ­ственный капитализм

Демокра­тическая система при капитали­стической демократии ограничена в лучшем случае узкой сферой полномочий. И даже в пределах этой узкой сферы огромное влияние на неё оказывает концентри­рованная частная власть и авторитарная, пассивная модель мышления, навязанная автокра­ти­ческими институтами, например, предприятиями.

Капитализм и демократия несовместимы. Во всех парламентских демократиях роль парламента в формировании политики ослабевала и шла на убыль со времени окончания Второй мировой войны. Могущество исполни­тельной власти постоянно растёт по мере того, как функции планирования в государстве становятся всё более важными.

Сенатор Ванденберг двадцать лет назад выражал опасение, что глава исполни­тельной власти Америки со временем станет «главноко­мандующим номер один на Земле». Он был прав. Наиболее чётко это проявилось в феврале 1965 г., когда решение о полномас­штабном военном вмешательстве во Вьетнаме было принято с циничным пренебрежением к ясно выраженной воле избирателей.

К несчастью, вы не сможете отозвать этих негодяев, поскольку вы их и не избирали. Руководители корпораций, корпоративные юристы и т. п., составляющие подавляющее большинство в исполни­тельной власти, которая обслуживается преимуще­ственно классом чинуш с универси­тетским образованием, остаются у власти независимо от вашего голосования. Например, Роберт Макнамара говорил: «Здравый смысл можно определить, как централизацию принятия решений в верхних эшелонах управления. Участие народа в принятии решений угрожает свободе и противоречит здравому смыслу».

Джордж Болл объяснял, что проект создания интегри­рованной мировой экономики во главе с американским капиталом — иными словами, империи — не идеалистическая фантазия, а трезвый прогноз. Посредством таких трансна­цио­нальных корпораций, считает Болл, можно использовать мировые ресурсы с «максимальной эффективностью», а их международные операции и рынки сбыта по всему миру в конечном итоге находятся под защитой американских вооружённых сил.

Чем угрожает коммунизм этой системе? Исследование Фонда Вудро Вильсона и Национальной ассоциации планирования под названием «Политическая экономия американской внешней политики» видит угрозу коммунизма в том, что он ослабляет готовность и способность экономически слаборазвитых стран функцио­нировать в мировой капитали­стической экономике подобно, например, Филиппинам — стране, развившей после семидесяти пяти лет американской опеки и доминирования колониальной экономики классического типа.

Следует добавить к этой картине ещё одну, последнюю составляющую, а именно — непрерывную милитаризацию американского общества. Всё это хорошо описал историк бизнеса Альфред Чандлер. Вот что он говорил об экономических уроках Второй мировой войны: «Государство потратило гораздо больше, чем мог бы предположить даже самый ярый последователь Нового курса. Большая часть продукции, на производство которой были потрачены эти средства, была уничтожена или оставлена на полях сражений в Европе и Азии. Но возросший в результате этого спрос принёс нации период процветания, подобного которому мы никогда прежде не знали».

К этому надо добавить, что последующая холодная война привела к ещё большей аполитичности американского общества и создала такую психоло­гическую среду, в которой государство имеет возможность вмешиваться в экономику — отчасти через финансовую политику, отчасти посредством общественных работ и государ­ственных служб, но в огромной степени, разумеется, через военные расходы.

Самуэль Даунер, вице-президента LTV Aerospace объяснял, почему послевоенный мир должен опираться на военные заказы: «Мы будем увеличивать расходы на оборону до тех пор, пока не догоним и не обгоним этих ублюдков в России».

Разумеется, «эти ублюдки» ни в коей мере не опережают нас в этой смертоносной и циничной игре, но это не особенно мешает таким утверждениям. Холодная война — это способ внутреннего контроля, инструмент насаждения паранойи и психоза, когда налогопла­тельщики охотно обеспечивают колоссальный поток субсидий для технически развитых отраслей американской промышленности и корпораций.

Во многих смыслах американское общество и в самом деле открыто, и либеральные ценности в нём сохраняются. Тем не менее, как это прекрасно известно беднякам, чернокожим и другим этническим меньшинствам в этой стране, либеральный слой крайне тонок. Марк Твен однажды сказал, что «милостью Божьей мы в Америке получили три неоценимых дара: свободу слова, свободу совести и — благоразумие, удерживающее нас от того, чтобы ими пользоваться».

Перестав соглашаться с тем, что нами управляют (что, пожалуй, мы и должны сделать), мы перестали бы позволять этим людям и интересам, которые они представляют, управлять американским обществом и навязывать нам их концепцию миропорядка и представления о правильном политическом и экономическом развитии.