Влюблённые ехали по просёлочной дороге. Вдруг лошади испугались волков и понеслись. Девушка попыталась их остановить, упала и рассекла щёку. В уголке губ у неё остался шрам — память о первой любви.
Тёмной и тёплой августовской ночью по мягкой от пыли просёлочной дороге ехала тележка с двумя пассажирами — барышней и гимназистом.
- Барышня
- — провинциальная девушка, круглолицая и широкоскулая, крепкая, жеманная, смелая, её имя в рассказе не упоминается.
- Гимназист
- — ухажёр барышни, парень с удлинённым грубоватым лицом, её первая любовь, его имя в рассказе не упоминается.
Правил лошадьми парень в русской домотканой рубахе. Поле с дорогой и лесок вдали освещали «пасмурные зарницы».
Накануне вечером в деревню забрался волк и, пока крестьяне ужинали, зарезал и чуть не унёс овцу. Собаки подняли лай, из изб выскочили мужики с дубинками и отбили уже мёртвую овцу. Теперь барышня нервно хохотала, зажигала и бросала в темноту спички, весело крича: «Волков боюсь!».
Гимназист обнимал барышню, целовал её шею, щёку, искал губы, та отодвигала его локтем и продолжала жечь спички. Наконец барышня дала поцеловать себя в губы. В этот момент возница вскрикнул: «Волки!» и резко остановил лошадей.
Справа, за леском, разгорался пожар. Зарево осветило лес, поле перед ним и трёх больших волков.
А под стеной леса стоят, багрово серея, три больших волка, и в глазах у них мелькает то сквозной зелёный блеск, то красный, — прозрачный и яркий, как горячий сироп варенья из красной смородины.
Лошади, всхрапнув от испуга, развернулись и диким галопом понеслись по пашне. Возница повалился назад и повис на вожжах, а тележка с треском и стуком поскакала по кочкам. Над оврагом девица вскочила и успела вырвать вожжи из рук ошалевшего возницы. При этом она упала на козлы и рассекла щёку обо что-то железное.
В уголке её губ остался небольшой шрам. Когда её спрашивали, откуда он, она улыбалась, рассказывала о волках и с удовольствием вспоминала то давнее лето, тёмные августовские ночи и небритого гимназиста, с которым лежала на свежей пахучей соломе. Те, кого барышня любила потом, утверждали, «что нет ничего милее этого шрама, похожего на тонкую постоянную улыбку».