Это трагедия со счастливым концом. На драматических состязаниях в Афинах был обычай: каждый поэт представлял «трилогию», три трагедии, иногда даже подхватывающие друг друга по темам (как у Эсхила), а после них, для разрядки мрачного настроения — «сатировскую драму», где герои и действие были тоже из мифов, но хор непременно состоял из весёлых сатиров, козлоногих и хвостатых спутников бога вина Диониса; соответственно и сюжет для неё выбирался весёлый и сказочный. Но приспособить хор сатиров можно было не ко всякому мифу; и вот поэт Еврипид попробовал сделать заключительную драму и со сказочным сюжетом, и со счастливым концом, но без всяких сатиров. Это и была «Алкестида».
Сказочный сюжет здесь — борьба Геракла со Смертью. Греки, как и все народы, представляли когда-то, что Смерть — это чудовищный демон, который приходит к умирающему, хватает его душу и уносит в подземное царство. Всерьёз в такого демона давно уже не верили и рассказывали о нем не мифы, а сказки. Например, как хитрец Сизиф захватил Смерть врасплох, заковал в оковы и долго держал в плену, так что люди на земле перестали умирать, а самому Зевсу пришлось вмешаться и навести порядок. Или как главный богатырь греческих мифов, труженик Геракл, однажды схватился со Смертью врукопашную, осилил ее и вырвал у неё душу, которую демон уже уносил в преисподнюю. Это была душа молодой царицы Алкестиды (Алкесты), жены царя Адмета,
Дело было так. Бог Аполлон поссорился со своим отцом, громовержцем Зевсом, и был им наказан: Зевс велел ему целый год служить пастухом у смертного человека — царя Адмета. Адмет был хозяин добрый и ласковый, и Аполлон тоже отплатил ему добром. Он напоил допьяна непреклонных Мойр, богинь судьбы, отмеривающих сроки человеческой жизни, и добился для Адмета чуда: когда придёт Адмету время умирать, то за него, Адмета, может умереть кто-нибудь другой, а он, Адмет, доживёт свою жизнь за этого другого. Прошло время, Адмету пришла пора умирать, и он стал искать среди своих родных человека, который согласился бы принять смерть вместо него. Старый отец отказался, старая мать отказалась, и согласилась только его молодая жена — царица Алкестида. Она так его любила, что готова была отдать за него жизнь, чтобы он продолжал царствовать со славой, растил их детей и помнил о ней.
С этого и начинается трагедия Еврипида. На сцене — бог Аполлон и демон Смерти. Демон пришёл за душой Алкестиды; он злорадно торжествует: похитить молодую жизнь приятнее, чем жизнь зрелого мужа. «Рано торжествуешь! — говорит ему Аполлон. — Берегись: скоро сюда придёт человек, который и тебя осилит».
На сцену выходит хор местных жителей: они встревожены, они любят и доброго царя и молодую царицу, они не знают, каких богов молить, чтобы миновала смертная беда. Царская служанка рассказывает им: ничем уже не помочь, настал последний час. Алкестида приготовилась к смерти, омылась, оделась в смертный наряд, помолилась домашним богам: «Храните моего мужа и даруйте моим детям не безвременную смерть, как мне, а должную, на склоне дней!» Простилась со своим брачным ложем: «Ах, если и придёт сюда другая жена, то будет она не лучше меня, а лишь счастливее!» Простилась с детьми, со слугами и с мужем: бедный Адмет, он остаётся жить, но мучится тоской, как будто умирает. Сейчас ее вынесут из дворца, чтобы она простилась с солнечным светом. «О горе, горе, — поёт хор. — Если можешь, Аполлон, — заступись!»
Из дворца выносят Алкестиду, с ней Адмет, с ними маленькие сын и дочь. Начинается общий плач; Алкестида прощается с землёй и небом, ей уже слышен плеск загробной реки. Она обращается к Ад-мету: «Вот моя последняя просьба: не бери другую жену, не бери мачеху нашим детям, будь защитником сыну, дай достойного мужа дочери!» «Не возьму другую жену, — отвечает ей Адмет, — буду носить по тебе траур до конца дней, не будет в доме моем ни радости, ни песен, а ты являйся мне хоть во снах и встреть меня в преисподней, когда я умру! О, зачем я не Орфей, песнею вымоливший себе возлюбленную у подземного царя!» Речи Алкестиды все короче, она умолкает, она умерла. Хор поёт умершей напутственную песню и сулит ей вечную славу между живыми.
Тут-то и появляется Геракл. Он идёт на север, ему назначен очередной подневольный подвиг: расправиться с жестоким царём, который убивает захожих гостей и кормит их мясом своих кобылиц-людоедиц. Царь Адмет — его друг, он хотел отдохнуть и подкрепиться в его доме; но в доме грусть, печаль, траур, — может быть, лучше ему поискать другого приюта? «Нет, — говорит ему Адмет, — не думай о дурном, оставь мне мои заботы; а мои рабы тебя и накормят и уложат». «Что ты, царь, — спрашивает хор, — статочное ли дело — хороня такую жену, принимать и угощать гостей?» «А статочное ли дело, — отвечает Адмет, — своим горем обременять друзей? Добро за добро: гость всегда свят». Хор поёт о великодушии царя Адмета, и как добры к нему боги, и как добр он к друзьям.
Алкестиду хоронят. В каждой трагедии есть спор — вспыхивает спор и над ее телом. Проститься с мёртвой выходит старый отец Адмета и говорит ей трогательные слова. Здесь Адмет теряет самообладание: «Ты не захотел умереть за меня — значит, это ты виноват в ее смерти! — кричит он. — А если бы не она, ты был бы виноват и в моей смерти! Я тебе больше не сын». «Смертный срок был — твой, — отвечает отец, — ты не захотел умирать; так не попрекай и меня, что я не хочу умирать, и стыдись жены, которую ты не пощадил» . С проклятиями друг другу отец и сын расходятся.
А Геракл, ничего не зная, пирует за сценой; у греков он всегда считался не только силачом, но и обжорой. Раб жалуется зрителям: ему хочется плакать о доброй царице, а он должен с улыбкой прислуживать пришельцу. «Что ты так угрюм? — спрашивает его Геракл. — Жизнь коротка, завтрашний день неизвестен, давай радоваться, пока живы». Тут раб не выдерживает и рассказывает гостю все, как есть. Геракл потрясён — и преданностью царицы мужу, и благородством царя перед другом. «Где хоронят Алкестиду?» Слуга указывает. «Мужайся, сердце, — говорит Геракл, — я бился с живыми, теперь выхожу на саму Смерть и вызволю жену для друга хоть из преисподней».
Пока Геракла нет, на сцене — плач. Адмет страдает уже не о покойнице — о себе: «Горе для неё кончилось, началась для неё вечная слава. А я? что мне теперь жизнь, если всякий может сказать мне в лицо: вот трус, он испугался честной смерти, он предпочёл позорную жизнь!» Хор грустно утешает его: такова судьба, а с судьбой не спорят.
Возвращается Геракл, за ним — безмолвная женщина под покрывалом. Геракл пеняет Адмету: «Ты друг мне, и ты утаил от меня твоё горе? стыдись! Бог тебе судья, а у меня к тебе просьба. Сейчас случилась у меня нелёгкая борьба и кулачный бой, я победил, и наградой мне была вот эта женщина. Я иду на север служить мою службу, а ты, прошу, приюти ее в своём дворце: хочешь — рабыней, а хочешь — когда пройдёт твоя тоска, — и новой женой». — «Не говори так: тоске моей нет конца, и на женщину эту мне больно глядеть: ростом и статью она мне напоминает Алкестиду. Не береди мне душу!» — «Я твой друг, неужели я хочу тебе дурного? Возьми ее за руку. А теперь смотри!» И Геракл сдёргивает со своей спутницы покрывало. «Это Алкестида? живая? не призрак? Ты ее спас! Останься! Раздели мою радость!» — «Нет, дело ждёт. А ты будь добр и праведен, соверши жертвы богам небесным и подземным, и тогда спадут с неё смертные чары, и она заговорит и снова будет твоей». — «Я счастлив!» — восклицает Адмет, простирая руки к солнцу, а хор заканчивает трагедию словами: «...Неведомы пути богов, жданное для нас несбывчиво, и невозможное для них возможно: мы это видели».