Матрёнин двор

Очень краткое содержание

Советская деревня, лето 1956 года. Рассказчик приехал сюда работать школьным учителем и поселился у одинокой пожилой Матрёны.

Матрёна прожила непростую жизнь, много и тяжело работала и теперь часто болела. Жила она тем, что давал огород и единственная коза. Жизнь её немного улучшилась, когда она с большим трудом выбила себе пенсию за потерю кормильца.

В молодости Матрёна была невестой местного парня Фаддея.

Когда Фаддей без вести пропал на Первой мировой войне, Матрёна вышла замуж за его брата. Вскоре после свадьбы Фаддей вернулся и чуть не убил Матрёну с мужем. Потом он женился и наплодил детей. Ни один из шести детей Матрёны не выжил, муж её погиб на Второй мировой войне, и женщина взяла на воспитание дочь Фаддея.

Когда воспитанница вышла замуж, Фаддей уговорил Матрёну отдать ей часть избы. В феврале горницу разобрали, брёвна уложили на двое саней, которые прикрепили к трактору. Поздно вечером на железнодорожном переезде этот обоз застрял, и на него наехали 2 сцепленных паровоза с выключенными фарами. Матрёна и все, кто оказался возле саней, погибли.

После похорон рассказчик переехал к сестре Матрёниного мужа. Та рассказала, что муж Матрёны имел любовницу и хозяйкой Матрёна была плохой. Рассказчик слушал эти гадкие сплетни и вспоминал Матрёну, которая осталась доброй и отзывчивой, несмотря на горькую жизнь.

Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.

Подробный пересказ по главам

Деление пересказа на подглавы, названия глав и подглав — условные.

Глава 1. Жизнь и заботы Матрёны Григорьевой

Приезд рассказчика в деревню

Летом 1956 года рассказчик Игнатич возвращался в советскую Россию.

После жизни в пыльной горячей пустыне ему хотелось поселиться посреди прохладных лиственных лесов, «затесаться и затеряться в самой нутряной России», хотя там его лет 10 как никто не ждал.

Ещё год назад Игнатича взяли бы только чернорабочим, но теперь «что-то начинало уже страгиваться». В областном центре он попросился на должность учителя математики где-нибудь подальше от города. Проверив каждую букву в документах, Игнатича отправили в место со странным названием «Торфопродукт».

Торфопродукт оказался железнодорожной станцией на 184-м километре от Москвы, «по ветке, что идёт к Мурому и Казани». С неё невозможно было уехать: там никогда не было билетов.

На станции… висела строгая надпись: «На поезд садиться только со стороны вокзала!» Гвоздём по доскам было доцарапано: «И без билетов». А у кассы… было навсегда вырезано ножом: «Билетов нет».

Когда-то там «стояли… и перестояли революцию дремучие, непрохожие леса», но нынешний председатель колхоза их вырубил и выгодно продал.

Теперь посёлок стоял между торфяными низинами, по вечерам в клубе там играла громкая музыка, а местные пьяницы пыряли друг друга ножиками. Игнатич уже начал скучать по тишине азиатской пустыни, когда на местном базарчике познакомился с женщиной и узнал от неё, что за посёлком есть целый ряд небольших деревенек с дивными русскими названиями — Часлицы, Овинцы, Спудни, Шевертни, Шестимирово — которые грели Игнатичу душу.

Дом Матрёны

Новая знакомая отвела Игнатича в деревушку Та́льново, где он снял угол в доме у пожилой Матрёны Васильевны. Дом состоял из просторной избы с печью и отдельной горницы.

Кроме Матрёны и меня жили в избе ещё: кошка, мыши и тараканы.
Кошка была немолода, а главное — колченога. Она из жалости была Матрёной подобрана и прижилась.

Матрёна в тот момент болела: эта хворь налетала на неё неожиданно и укладывала в постель на несколько дней. Она долго отнекивалась, предупреждала, что часто болеет и не умеет готовить. Продуктов в Торфопродукт почти не привозили, и люди ели в основном картошку, сдобренную комбинированным жиром.

Наконец, «поладили о цене и о торфе, что школа привезёт», и Игнатич остался в Матрёниной избе: это была та самая «кондо́вая» (старинная, исконная) Россия, которую он искал.

Здоровье и вера Матрёны

Когда в Матрёнину жизнь «врывалась временами тяжёлая немочь», за ней ухаживала близкая подруга Маша.

Фельдшерицу вызвали только однажды. Она заставила Матрёну сдать анализы, послала их в районную больницу, но дело заглохло.

Матрёна рассказывала, что в молодости таскала тяжёлые мешки и однажды остановила на ходу испуганного коня. Но бесстрашной она не была: боялась пожара, молний и поездов.

На Крещение Матрёна ходила в церковь за святой водой, но не была особенно религиозной, скорее даже суеверной язычницей.

…брали в ней верх суеверия: что на Ивана Постного в огород зайти нельзя — на будущий год урожая не будет; что если мятель крутит — значит, кто-то где-то удавился, а дверью ногу прищемишь — быть гостю.

Только в этом году святой воды ей не досталось: кто-то забрал её котелок, стоявший среди других у алтаря.

Работа в колхозе и хлопоты о пенсии

Денег она не получала многие годы: пенсии ей не платили, родные почти не помогали, «а в колхозе она работала не за деньги — за… палочки трудодней в замусленной книжке учётчика».

Всю осень Матрёна добивалась пенсии и ходила по инстанциям за много километров от дома. Обнаружилось много несправедливостей: женщина была больна, но инвалидом не считалась; всю жизнь проработала в колхозе, а не на заводе, поэтому пенсия ей полагалась только за потерю кормильца. Мужа у Матрёны не было уже пятнадцать лет, и теперь добыть справки о его стаже было нелегко.

Собес, сельсовет и поселковый совет находились далеко друг от друга, и пожилой женщине пришлось два месяца ходить по канцеляриям. Матрёна часто жаловалась Игнатичу, что её обижают и притесняют, но грустила недолго — «у неё было верное средство вернуть себе доброе расположение духа — работа». Матрёна или начинала копать картошку, или шла за торфом, а то и в лес за ягодами.

И не столам конторским кланяясь, а лесным кустам, да наломавши спину ношей, в избу возвращалась Матрёна уже просветлённая, всем довольная, со своей доброй улыбкой.

Остальное время она занималась хозяйством: копала картошку, добывала сено для единственной козы, подворовывала торф у треста, чтобы не замёрзнуть зимой.

Новый председатель урезал Матрёнин огород, оставив ей пятнадцать соток неплодородной песчаной земли, и за эти сотки заставлял её работать на колхоз бесплатно. Соседям Матрёна тоже в помощи не отказывала — её звали копать картошку, вспахать огород. Денег за помощь она не брала.

К зиме жизнь Матрёны наладилась: ей стали платить пенсию, да и от жильца плата шла. Она справила себе валенки и пальто, в подкладку которого зашила двести рублей — себе на похороны.

Глава 2. Трагическая гибель и её причины

Неожиданный визит

Матрёна и Игнатич привыкли друг к другу. Женщина не мешала жильцу работать по вечерам, о прошлом не расспрашивала — тот сам сообщил ей, что много лет провёл в тюрьме. Игнатич тоже «не бередил её прошлого», даже не предполагая, что в жизни Матрёны было что-то значительное.

Однажды к Игнатичу пришёл старик Фаддей и попросил поставить хорошую оценку своему сыну — самому злостному двоечнику в классе. Борясь за высокий процент успеваемости, районные школы переводили из класса в класс даже самых отпетых двоечников, но Игнатич не хотел ставить незаслуженные оценки и отказал.

Прошлое Матрёны

Поздно вечером Матрёна призналась, что когда-то чуть не вышла за Фаддея замуж, но он не вернулся с Первой мировой войны. Прождав три года, Матрёна вышла замуж за его младшего брата Ефима и переехала в дом, где и прожила всю жизнь — раньше он принадлежал Григорьевым.

Летом сыграли свадьбу, а осенью Фаддей вернулся из венгерского плена. От злости он чуть не зарубил топором Матрёну и родного брата.

— Стал на пороге. Я как закричу! В колена б ему бросилась!.. Нельзя… Ну, говорит, если б то не брат мой родной — я бы вас порубал обоих!

Жениться на местной Фаддей не стал — разыскал в соседней деревне невесту с именем «Матрёна», построил отдельную избу, наплодил детей. Сама Матрёна рожала шесть раз, и ни один ребёнок не выжил. Потом Ефим ушёл на Вторую мировую войну и пропал. Оставшись одна в огромной избе, Матрёна взяла на воспитание дочку Фаддея, Киру, и недавно выдала её замуж за молодого машиниста.

Теперь только Кира помогала одинокой старухе.

Щедрость Матрёны

Матрёна завещала Кире часть своего дома — горницу. Через несколько дней мужу Киры выделили участок земли. Чтобы удержать его, надо было срочно что-нибудь построить, но лес на торфяниках давно вырубили. К Матрёне зачастил Фаддей с просьбой отдать горницу, и та согласилась.

Февральским утром Фаддей с сыновьями мигом разобрали строение. Вывезти брёвна сразу не удалось: разыгралась метель, потом началась оттепель. Трактор с большим санным прицепом приехал только через две недели. Весь сруб на санях не уместился, и сыновья Фаддея на скорую руку сколотили ещё одни сани. Матрёна бегала среди мужчин, помогала.

Тогда Игнатич в первый и последний раз рассердился на Матрёну: та по ошибке надела его телогрейку и испачкала рукав. Старая лагерная телогрейка была дорога Игнатичу, она не раз спасала его от холода.

Две ходки трактористу делать не хотелось, поэтому к трактору привязали оба прицепа. Выехали поздно вечером, угостившись самогоном. Матрёна увязалась следом.

Трагедия на железнодорожном переезде

Ночью к рассказчику пришли четверо, двое из которых были в железнодорожных шинелях. Пришедшие стали расспрашивать, с этого ли двора уезжал трактор, и пил ли тракторист перед отъездом. О пьянке Игнатич умолчал, а после ухода незваных гостей бросился убирать остатки попойки. Железнодорожники ничего не объяснили — о беде рассказала прибежавшая вскоре Маша.

На переезде через рельсы самодельные сани застряли и начали разваливаться — Матрёна бросилась помогать мужикам. В это время со стороны станции шло задом два сцепленных паровоза с выключенными фарами. Они наехали на сани, раздавили суетившихся возле них людей, в том числе и Матрёну, и упали набок.

Ах, Матрёна-Матрёнушка!..
Нет Матрёны. Убит родной человек. И в день последний я укорил её за телогрейку.

Глава 3. Праведница

Похороны и раздел имущества

На следующий день Матрёну отпевали и долго оплакивали. Игнатич узнал, «что плач над покойной не просто есть плач, а сво­его рода политика». Посторонние плакали тихо и далеко от гроба, а близкие родственники оплакивали покойную громко, склонившись к самому её лицу.

И совсем уже не обрядно — простым рыданием нашего века, не бедного ими, рыдала злосчастная матрёнина приёмная дочь… Она невменяемая ходила от гроба приёмной матери в одном доме к гробу брата в другом…

Хозяйством мигом завладели три её сестры, о которых раньше и слышно не было. Кирин муж, машинист, попал под суд, поскольку должен был предупредить о перевозке брёвен через пути, но не сделал этого.

Искорёженные рельсы на переезде ремонтировали три дня. Ремонтники грелись у костров, сложенных из остатков горницы, а первые уцелевшие сани так и остались стоять у переезда, и это терзало душу жадного Фаддея. Получив наконец разрешение, он свёз остатки горницы к себе во двор, а на следующий день похоронил сына и женщину, которую когда-то любил.

Из Матрёниного наследства ненасытный старик вытребовал себе сарай, где жила коза, и забор — остальное разобрали сёстры. Искренне горевала по Матрёне только Кира.

Воспоминания о Матрёне

Избу Матрёны заколотили, и Игнатич переселился к её золовке — сестре мужа. Та рассказала об умершей много нового. Муж Матрёну не любил и имел любовницу; хозяйкой она была плохой, нечистоплотной, за достатком не гналась и бесплатно помогала чужим людям.

Игнатич слушал эти неодобрительные речи и вспоминал чудесную женщину, которая о людях думала больше, чем о вещах, бесплатно работала на других и, брошенная мужем, похоронившая шестерых детей, осталась открытой и общительной. Только теперь Игнатич понял, что Матрёна — «тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село».