Повествование ведётся от имени одного из известнейших поэтов Петербурга Петра Пустоты.
Первая часть
Зима 1918 года. В центре послереволюционной Москвы Пётр наткнулся на бывшего однокурсника и поэта фон Эрнена. Тот теперь служил в ЧК и пригласил старого друга в свою огромную, конфискованную у кого-то квартиру.
Пётр признался, что три дня назад в Петербурге за абстрактное стихотворение его хотели взять люди из ЧК, но он убежал от них, отстреливаясь. Фон Эрнен, обещавший помочь, решил всё же его арестовать. Под дулом маузера Пётр вышел в прихожую, где неожиданно накинул на подлеца своё пальто и задушил его.
Пётр надел кожанку чекиста, перезарядил пистолет и хотел было уходить. Вдруг в квартиру ввалилась пара матросов в бушлатах. Приняв Петра за фон Эрнена, они вручили ему приказ «провести нашу линию» в литературном кабаре, выпили с ним водки с кокаином и вместе поехали туда.
В полутёмном зале кабаре Пётр встретился взглядом со странным человеком с волевым спокойным лицом и закрученными вверх усами.
Я вдруг каким-то образом понял, что он всё знает про гибель фон Эрнена — да чего там, знает про меня гораздо более серьёзные вещи.
Пётр поднялся на эстраду, прочёл только что написанный стих и после строчки «ответим белой сволочи революционным террором!» выстрелил в люстру. Сопровождавшие его матросы подхватили стрельбу. В зале кричали и прятались за колоннами, и только тот усатый человек невозмутимо сидел за своим столом.
Прекратив пальбу, матросы с Петром вышли через чёрный ход и сели в автомобиль. В дороге Пётр уснул.
Вторая часть
Проснулся Пётр в середине 1990-х в психиатрической лечебнице.
Её главврач лечил «раздвоение ложной личности» по собственной методике: группу пациентов погружали в ложную реальность одного из них, а по окончании сеанса все они возвращались к своим привычным маниям.
И в эту секунду пациент может сам ощутить относительность своих болезненных представлений и перестать отождествляться с ними. А от этого до выздоровления уже совсем близко.
Петру вкололи препарат и ввели в групповой галлюцинаторный сеанс. Он попал в реальность пациента, считающего себя просто Марией из мексиканской мыльной оперы.
На дымной набережной Мария встретила своего суженого — Арнольда Шварценеггера. Тот отвёл её на пустырь, к военному истребителю, где должен был осуществиться их «алхимический брак». Посадив Марию на фюзеляж, Арнольд взлетел. Самолёт накренился, Мария покатилась по крылу и зацепилась капюшоном за ракету. Она крикнула, что так не хочет, и ей больно. Шварценеггер выпустил ракету, и Мария вместе с ней влетела в Останкинскую телебашню. Слияния России с Западом не произошло.
Вынырнув из «не самого интересного видения в своей жизни», Пётр заснул.
Третья часть
1918 год. Квартира фон Эрнена. Пётр проснулся от доносившейся из соседней комнаты музыки. Это усатый мужчина, которого он видел в кабаре, превосходно играл на рояле.
«Моя фамилия Чапаев», — представился незнакомец. Он рассказал, что был впечатлён агитацией Петра и нашёл его, чтобы позвать комиссаром в свою конную дивизию. Пётр согласился. Они вышли на морозную улицу, сели в длинный серо-зелёный броневик и отбыли на вокзал.
За бронированным штабным вагоном, в котором расположились Пётр и Чапаев, были прицеплены вагоны с «красной солдатнёй» и полком рабочих-ткачей.
Человек чем-то похож на этот поезд. Он точно так же обречён вечно тащить за собой из прошлого цепь тёмных, страшных, неизвестно от кого доставшихся в наследство вагонов.
Вечером за лёгким ужином с шампанским Чапаев познакомил Петра с Анной — красивой, коротко стриженной пулемётчицей. «Кстати, — сказала она, — мы совсем забыли про ткачей». Вместе они прошли к концу движущегося состава, и по указанию Чапаева его помощник отцепил вагоны с ткачами. Словно ничего не произошло, Чапаев с Анной вернулись к столу.
Пётр вошёл в своё купе и повалился на кровать.
Четвёртая часть
Проснулся он в больничной кафельной комнате, в чугунной ванне с прохладной водой. В соседних ваннах лежали другие пациенты из его палаты — Володин, Сердюк и мускулистый молодой человек Мария.
Во время тихого часа Пётр тайно проник в кабинет главврача и нашёл толстую папку с историей своей болезни. Патологические отклонения у него начались в четырнадцать лет: отошёл от семьи и друзей, снизилась успеваемость в школе, начал усиленно читать философскую литературу о пустоте и небытии.
Считает себя единственным наследником великих философов прошлого. Помещением в психиатрическую больницу не тяготится, так как уверен, что его «саморазвитие» будет идти «правильным путём» независимо от места обитания.
После тихого часа между Сердюком и Марией произошла ссора. Пётр пытался их разнять и получил по голове гипсовым бюстом Аристотеля.
Пятая часть
Пётр очнулся летом в незнакомой комнате. У его кровати сидела Анна. Она рассказала о сражении, во время которого Пётр командовал эскадроном, был контужен и несколько месяцев пробыл в коме.
Не слушая возражений, Пётр встал и решил прогуляться по городу. Анна привела его в ресторан, где рассказала, что Пётр очень сблизился с Чапаевым.
Чапаев — один из самых глубоких мистиков, которых я когда-либо знала. Я полагаю, что в вашем лице он нашёл благодарного слушателя и, возможно, ученика.
Узнав, что Чапаев — дядя Анны, Пётр попытался флиртовать с ней. Он решил, что девушка неравнодушна к нему, раз дежурила у его кровати. На это Анна возразила, что приходила в комнату Петра послушать его живописный бред. Пётр обиделся и поссорился с ней.
В ссору вмешались белые офицеры, сидящие за соседним столиком. Конфликт нарастал, но тут в ресторане внезапно появился бритый наголо человек с двумя револьверами и прогнал их. Он представился Котовским и увёз Анну, с которой был давно знаком, на своей коляске.
Пётр подумал, что не имеет ничего, способного привлечь такую женщину, как Анна, и почувствовал отвращение к себе.
Чапаева Пётр нашёл в старой бане на задворках усадьбы. Тот огорчился, узнав, что Пётр действительно забыл всё, что успел понять, и попытался объяснить ему, что вся окружающая реальность находится в его сознании, а сам он пребывает в пустоте. Свои объяснения Чапаев сдабривал щедрыми порциями самогона, и вскоре Пётр слишком опьянел, чтобы хоть что-то понять.
Добравшись до своей комнаты, Пётр уснул. Разбудил его Котовский, пришедший поговорить о России и раздобыть немного кокаина. Половину банки, доставшейся ещё от убитого фон Эрнена, Пётр выменял у Котовского на лошадей и коляску, на которой тот катался с Анной.
Шестая часть
Пётр очутился в реальности Сердюка, в Москве 1990-х. Тот ехал в метро. У соседа по лавке Сердюк заметил брошюру «Японский милитаризм» и подумал, что японцы помнят про долг, поэтому и живут нормально.
Выйдя из метро, Сердюк от тоски сильно напился. На газете, в которую была завёрнута закуска, он увидел объявление — московское отделение японской фирмы набирает сотрудников. Он позвонил.
На следующий день вместе с главой филиала Кавабатой, следуя вековым японским традициям, Сердюк пил саке, поэтически разговаривал о жизни и развлекался с русскими девушками, переодетыми гейшами.
Так состоялся «алхимический брак России с Востоком», где Кавабата олицетворял Восток. Кавабата заявил, что их фирма больше похожа на клан, и посвятил Сердюка в самураи этого клана.
... и он с грустью подумал, что Россия, в сущности, тоже страна восходящего солнца — хотя бы потому, что оно над ней так ни разу по-настоящему и не взошло до конца.
Вскоре Сердюк узнал, что вражеский клан скупил контрольный пакет акций их фирмы, и теперь все самураи клана должны сделать себе сэппуку. Сбежать Сердюку не удалось. Он вспомнил прошедшую ночь и понял, что она, в отличие от мира за дверью офиса, была настоящей. Он не захотел всё это предавать, взял меч и вспорол себе живот. Союз России и Востока продлился недолго.
Сердюк очнулся в психлечебнице. «Вот так тебя и нашли у калорифера, с розочкой в руке. С кем пил-то на самом деле, помнишь?» — спрашивал главврач.
Седьмая часть
Пётр проснулся в штабной комнате, где накануне выменял у Котовского кокаин на лошадей.
Чапаев, желая продемонстировать Петру, что же такое ум, смерть и бессмертие, повёз его на встречу с Чёрным Бароном, которого многие считали инкарнацией бога войны. Тот перенёс Петра в свой мистический «лагерь» — место, куда попадают все воины после смерти. В густой тьме горело бесчисленное количество костров, у каждого из которых виднелись смутные силуэты людей.
Тут они услышали крик и подошли к костру, у которого сидело четверо. Сняв кольцо с лимонки, Барон бросил её в костёр, и всё исчезло — и огонь и четверо людей. Это было «хулиганьё, наевшееся шаманских грибов» и попавшее сюда по ошибке, их нужно было просто «привести в чувство».
Барон объяснил Петру, что и сон о психбольнице, и реальность с Чапаевым равнозначны. Он сравнил мир с битком набитой комнатой, в которой каждый пытается отвоевать себе стул. За пределами мира каждого человека ожидает трон «бесконечной свободы и счастья», принадлежащий ему по праву, но взойти на него невозможно, поскольку трон стоит в месте, которого нет. Чтобы оказаться в этой пустоте, надо осознать, что все миры одинаково иллюзорны.
Барон вернул Петра в степь, где вокруг обычного костра сидели погибшие однополчане. Барон учил их видеть пустоту. Достигший цели немедленно получал личного слона и отбывал во Внутреннюю Монголию — место, куда попадает человек, взошедший на трон.
Внутренняя Монголия называется так не потому, что она внутри Монголии. Она внутри того, кто видит пустоту.
Пётр внезапно снова очутился в штабе, словно они никуда не ездили с Чапаевым и тот не знакомил его с Чёрным Бароном. Придя в свою комнату, ошеломлённый Пётр лёг на кровать и уснул.
Восьмая часть
На этот раз Пётр попал в реальность Володина, «нового русского». Тот вместе с двумя бандитами — своей «крышей» — приехал на джипе в лес. Компаньоны развели на поляне костёр, съели психогенных грибов и ждали прихода.
Володин объяснил недалёким спутникам, что «весь кайф в мире» — внутри человека. Он заперт, как в сейфе, и чтобы добыть ключик от этого сейфа, надо отказаться от всего. Этим и занимаются в монастырях, где монахи «прутся» круглые сутки от ощущения мировой любви.
Тут — как вставит, так уже не отпустит никогда. И никакой бабы не надо будет, ни на какую хавку не пробьёт. Ни отходняка не будет, ни ломки. Только будешь молиться, чтоб пёрло и пёрло.
Один из приятелей проникся идеей вечного кайфа, но Володин его разочаровал: «если б так просто врубиться можно было, сейчас бы пол-Москвы бесплатно пёрлось». Внутри человека полно всяких ипостасей: и подсудимый, и прокурор, и адвокат. Но чтобы словить «всемирный кайф», надо «всю эту очередь оттереть» и стать никем.
Разговоры прервал столб света, который спустился на костёр и охватил собой сидящих вокруг. Те увидели пустоту и отведали вечного кайфа. Двое «нищих духом» стали вопить и кричать. «Так, ноги делаем. Быстро!» — сказал Володин, увидев в пустоте Чёрного Барона, и приятели разбежались кто куда.
Придя в себя, все собрались у джипа Володина. По дороге тот объяснил, что они залезли в вечный кайф незаконно, а за это там и повязать могут. На физическом уровне забирают в дурдом, а куда «на тонком» — загадка. Если бы его спутники не устроили шухер, всё бы обошлось.
Девятая часть
Этот странный сон Пётр записал и показал рукопись Чапаеву. Тот, как и Чёрный Барон, метафорично посоветовал ему «выписаться из больницы», подразумевая под этим заведением наш бренный мир.
Спускаясь на улицу, Пётр наткнулся на Анну в чёрном бархатном платье, нелепо попытался признаться ей в чувствах и пригласил вечером выехать за город на рысаках. «Какая пошлость!» — сказала она и прошла мимо.
Вечером ткачи давали концерт с невероятно похабными номерами. Пётр вышел на сцену и прочёл свой новый пролетарский стих, в который он вплёл княгиню в чёрном платье и её голого друга. Зал взорвался аплодисментами, а Анна, сидевшая в дальнем ряду, вышла прочь.
Пётр вернулся в свою комнату и прилёг. Концерт ткачей тем временем «перерос в полное безобразие» — со двора слышались выстрелы, пьяный гогот и звуки «вялой драки».
К Петру зашёл Котовский попрощаться. Он собирался исчезнуть до того, как перепившие ткачи всё здесь спалят, и советовал Петру сделать то же. На то, что Чапаев наведёт порядок, он не надеялся.
Проводив Котовского, Пётр отправился в баню к Чапаеву, где тот, привычно распивая самогон, попытался заставить его понять, что человек — не форма, а дух.
Про душу нельзя сказать, что она у всех разная, нельзя сказать, что у всех одна. Если и можно что-то про неё сказать, так это то, что её тоже нет.
Взбунтовавшиеся ткачи уже подожгли усадьбу и с выстрелами шли к баньке. Чапаев открыл люк в полу и вместе с Петром пробрался через подземный ход к спрятанному в стоге сена броневику.
Чапаев завёл мотор, а Анна заняла своё место в пулемётной башне. Ткачи окружили броневик. Чапаев велел расчехлить глиняный пулемёт. Анна бесшумно обвела орудием круг, и все звуки исчезли.
Чапаев рассказал, что некогда жил будда, настолько мудрый, что вещи исчезали, когда он указывал на них мизинцем. Будда указал мизинцем на себя и исчез, а палец остался. Завёрнутый в глину, он стал страшным оружием. Чапаев нашёл его в монгольском монастыре, приделал приклад и превратил в пулемёт.
Выйдя из броневика, Пётр оказался на круглом пятачке земли, окружённом бескрайним сверкающим потоком.
Этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть.
Чапаев назвал поток Условной Рекой Абсолютной Любви, сокращённо — Урал. Люди сливаются с ним перед тем, как принять какую-нибудь форму. Анна с Чапаевым бросились в Урал и исчезли. Пётр последовал их примеру, увидел начало потока и поплыл к нему. Движение Петра замедлилось, сияние Урала померкло, и он очнулся в больнице. «Полный катарсис, — сказал главврач. — Поздравляю».
Десятая часть
Петра выписали, и он вернулся в город. Сидя на лавке, Пётр размышлял, как ему быть дальше. Тут он вспомнил о литературном кабаре и сразу понял, что делать.
В новой реальности кабаре стало пабом, но внутри мало что изменилось. Пётр решил повторить действия, с которых всё началось: сел за столик, заказал коктейль из водки и экстези и достал украденную у санитара перед выпиской ручку, чтобы написать стихотворение. Ручка оказалась миниатюрным оружием с одной пулей. Пётр сочинил стих, прочёл его и выстрелил в люстру. В зале погас свет, началась перестрелка, и Пётр на ощупь покинул паб через чёрный ход.
Чапаев в своём броневике ждал Петра на улице.
Чапаев совершенно не изменился, только его левая рука висела на чёрной полотняной ленте. Кисть руки была перебинтована, и на месте мизинца под слоями марли угадывалась пустота.
Броневик тронулся, и «скоро вокруг уже шуршали пески и шумели водопады» Внутренней Монголии.
